Винсент проснулся от того, что ветер, теплый, чуть влажный ветер пробуждающейся весны, пробежал своей легкой ладонью по его лицу, по губам, пот открытым запястьям. Винсент открыл глаза. Над ним был белый потолок лаборатории с мягко мерцающими серебром света длинными лампами. За его спиной было огромное открытое настежь окно.
ОТКРЫТОЕ ОКНО!!! Не может быть! Ему казалось, что откуда-то издалека, скорее всего, снизу, он слышит далекий шум машин. Шум... Который Винсент хорошо помнил. Шин-ра-билдинг! Его привезли в Шин-ра билдинг?! Все еще недоумевая, Турк медленно перевел взгляд влево и тотчас наткнулся на Ходжо.
Первым порывом Винсента было вскочить и броситься к окну. Он попытался было вскочить, но тело все еще плохо слушалось его. Заметив это, ученый усмехнулся.
- Я рад, что ты остался жив, мой друг, - проговорил Ходжо. - Эксперимент удался, на твое, как впрочем, и на мое счастье. Ты жив. - усмешка снова пробежала по его губам. - Уверен, скоро ты почувствуешь всю полноту жизни.
Взгляд Ходжо, темный и горячий, как и его недвусмысленная усмешка тотчас напомнили Винсенту то, что почти изгладилось из памяти Винсента за годы сна и что, как живой кошмар, возвращалось к нему вновь. Ходжо встал и направился к нему. Винсент слышал легкое шуршание его туфель по ткани ковра. Ученый приближался быстро и неумолимо, как смерть.
"Нет!!! Я не могу закричать! Почему я не могу закричать! Здесь меня услышат!"
Но ученый всего-навсего прошел мимо Винсента, чтобы закрыть окно.
"Он выглядит намного старше, - запоздало пронеслось в голове Винсента, постепенно отходящей от наркотического дурмана. - Сколько лет прошло? Сколько лет я проспал?"
- Уже через несколько минут ты сможешь говорить, - Ходжо возвращался, и сердце Винсента забилось учащенно, а ладони похолодели. - Я так давно не слышал твоего голоса. Не знаю, говорил ли я тебе, что у тебя красивый голос, Винсент?
Ходжо остановился у его кушетки, совсем рядом. Теперь Винсент мог как следует рассмотреть ученого. Да, все правда, Ходжо был так же подтянут и красив, как раньше. Он, как и прежде, обладал той красотой темного волшебника, что очаровывала всех и что не вызывала у Винсента ничего, кроме ненависти и отторжения. Но годы и в самом деле тронули его лицо несколькими едва заметными морщинами, а волосы едва заметными нитями седины.
- Как ты себя чувствуешь, Винсент? - вкрадчиво спросил профессор, наклонившись к самому лицу Турка. - Вероятно, в твоем теле уже появились те самые, знакомые, такие сладостные и, наверно, пугающие тебя ощущения? В любом случае, они скоро появятся.
Ладонь Ходжо коснулась шеи Винсента, нежно пробежалась по ней вниз и скользнула под ворот рубашки.
- Нет!!!! - на этот раз ему удалось выкрикнуть это вслух.
Выкрик Винсента прозвучал так неожиданно и громко, что Ходжо даже отскочил. Рука ученого моментально переместилась на браслет в материей. Винсент дернулся, но подняться с кушетки ему было все еще тяжело. Уголок губ доктора насмешливо дернулся.
- Ну, что ты, Винсент, я не стану тебя насиловать, - проговорил Ходжо с хорошо знакомой Винсенту обворожительной улыбкой. - Я делаю только то, чего ты сам хочешь и только для твоего же блага. Ты, должно быть, хочешь умереть, так и не узнав, что такое любовь. Но ты не представляешь, как быстро это случиться, если ты и в самом деле будешь отказываться от любви.
Винсент почувствовал, что весь дрожит. И, как бы он ни боялся этого, как бы ни отрицал это, но дрожь его не была уже просто дрожью страха.
- Если ту убьешь меня, я буду только рад, - глухо проговорил он.
- Что ты такое говоришь, Винсент, - Ходжо покачал головой, удлиненные глаза ученого выражали, казалось, совершенно искреннее сочувствие ... и осуждение. - Как я могу убить того, кого я люблю. И как, скажи мне... как я могу убить эту красоту и этот огонь? Твой огонь, Винсент, единственный... Такой, какого нет ни у кого, кроме тебя. Этот огонь достоин любви и только любви. И никак не смерти.
Винсент не ответил ему, вслушиваясь в частый стук собственного сердца.
"Я не хочу жить," - в отчаянии подумал он.
Небо за окном темнело. Медленно опускались сумерки.

Весенний ветер дул ему прямо в лицо, слегка влажный, настойчивый и чуть-чуть дразнящий. Сефирот шел по одной из улиц верхнего уровня Мидгара. По улице, залитой светом разноцветных реклам меленьких уютных кафе, дорогих ресторанов и магазинов для респектабельных граждан. В этом районе, где была его квартира жили исключительно люди с очень хорошим достатком или молодые перспективные специалисты с большим будущим. Здесь росли деревья в привозной отборной земле, над которой, в добавок ко всем ее от природы отборным качествам, потрудились специалисты научного отдела Шин-ры.
И здесь всегда был этот калейдоскоп цветных огней, капризных и переменчивых, как ветреная девушка. То таких манящих и теплых, то таких чужих, равнодушных и холодных.
Сегодня эти огни казались Сефироту дружелюбными и гостеприимными. И сегодня ему полагался вечер отдыха. Первый вечер в Мидгаре после очередного возвращения из Вутая. А вот и ресторан "Перламутровый дракон", прямо на его пути. Ресторан, в котором они дважды ужинали с Джастином и "стариками" во время двух последних побывок в Мидгаре. Сефирот открыл дверь ресторана, цвета морской волны, разукрашенную причудливыми орнаментами на вутайский манер (о этом ресторане было было известно, что его держал один из ветеранов вутайской войны, отошедший от фронтовых дел). Причудливо и мелодично зазвенели перламутрово-радужные колокольчики над входом.
"Интересно, как там Джастин?" - со светлой улыбкой воспоминания о единственном товарище отрочества подумал Сефирот.
Да, Джастин наверняка нашел себе дел в его отсутствие, помимо войны, разумеется, и командования отрядом, пока Сефирот в отлучке. Должно быть, засел играть в карты за бутылочкой привозного костадельсольского вина или, на крайний случай, всем известной вутайской водки. В карточных, да и других азартных играх Джастин был мастером. Или... Сефирот вспомнил, что на фронт собирались прислать очередную партию новобранцев. Почти наверняка Джастин уже присмотрел себе среди них очередную хорошенькую подружку. Тогда... Тогда он мог уединиться с ней и той же самой бутылкой вина где-нибудь недалеко ото всех остальных, но в то же время подальше от посторонних любопытных глаз братьев и сестер по оружию. Или... Ну, такое случалось уж очень редко и только если девушка особенно схватила Джастина за душу, Джастин гулял с ней в сумерках по живописным и относительно безопасным местам и читал что-нибудь из костадельсольской поэзии. Поэзии, так похожей на звучащую музыку.
С вутайками Джастин не связывался. С некоторых, впрочем весьма давних пор. Сначала, пару-тройку раз ему свезло. Девушки оказались выше всяких похвал - ласковыми и обходительными, да к тому же весьма искусными в знаменитых вутайских любовных играх. Но потом Джастин обжегся. И его чудом удалось спасти от яда, подсыпанного в чай после очередной ночи любви с вутайской красавицей. Да еще вскорости произошла та история с Джекки и ее парнем-вутайцем, оказавшимся воином Храма. "Проклятые отродья" - как называл их Джастин. Джекки ушла с ним в горы, никому ничего не сказав. И потом ее случайно нашел патруль, уже умирающей. После того случая от первого отряда осталось всего четверо.
Джекки... Так же, как и Сефирот, она любила книги и сказки. И древние вутайские легенды - чужое волшебство, таинственное и смертоносное.
Сказки... Почти машинально Сефирот выбрал себе уединенный столик у окна ресторана, что-то заказал, почти не заглядывая в меню и, в ожидании заказа, извлек из рюкзака книгу. Сказка о спящей красавице, словно опутавшая капитана солджеров нитями неведомого волшебства, продолжалась.
"Хитер и коварен был злой колдун. Он знал, что принцесса любит книги. И множество книг было у него, редких и ценных. И вот однажды, улучив момент, когда король отправился в новый поход, а принцессу оставил править вместо себя, колдун пригласил девушку в свой дворец.
Сначала колдун-министр и в самом деле показывал ей книги, угощал великолепным ужином и изысканными винами из далеких стран. Но не знала принцесса, что уже подсыпано ей в вино волшебное зелье, что туманит голову и вливает в кровь огонь, лишающий воли. Так они сидели вдвоем, слушая игру музыкантов и пение менестрелей. А колдун опутывал принцессу тончайшими путами искусной беседы и ждал своего часа."

Профессор Ходжо курил, положив ноги на стол и откинувшись спиной на спинку упругого офисного кресла. Его взгляд был устремлен в монитор.
"Интересно, Винсент, о чем ты сейчас думаешь? - с легкой и какой-то отрешенной полуулыбкой подумал доктор, свободной рукой забросив за ухо непослушную прядь черных, чуть тронутых сединой волос. - "Я знаю этот дурман в твоей крови, дурман так похожий на вино. Дурман, пьянящий как лучший яд. О, я знаю, ты не сумеешь выдержать долго... Если только не решишь снова отдаться смерти. Кто, как я не, Винсент... Кто, как не я знает, как превратить эту смерть в жизнь, как сделать яд вином наслаждения. Кто, как не я..."
Ходжо беззвучно рассмеялся, глядя в монитор. Винсент выглядел грустным. Думая о чем-то своем, он раздевался перед душевой кабинкой, чтобы принять душ. С турковской аккуратностью складывал на полочку одежду. Без нужды часто стряхивая в пепельницу пепел и сильно затягиваясь, ученый следил за тем, как постепенно обнажается тело его драгоценного подопытного экземпляра. Скоро оно было полностью открыто и свободно. Такое красивое, сильное и гибкое. Такое желанное. Еще не знавшее настоящих прикосновений любви.
В нетерпении рука Ходжо пробежалась по стеклу монитора, оставив на нем влажные следы. И в тот же момент прозрачные, чистые струи воды упали на кожу Винсента.
- Я хочу тебя, - проговорил Ходжо вслух, совершенно уверенный в том, что не слышит никто, кроме его самого. - Если бы ты только сумел знать и понять всю силу моего желания. Если бы ты только знал, ты бы не стал сопротивляться. Куда ты бежишь, Винсент? От кого? Ты еще не понимаешь, что бежишь от самого себя.
Ходжо следил за изображением, не отрывая взгляда. Его дыхание стало частым и прерывистым. Он не отводил взгляда, пока догоревшая сигарета обожгла ему пальцы. Но Ходжо только с силой загасил ее в пепельнице и, подув на пальцы, зажег новую.
- Ты не был предназначен для Лукреции, - подумал Ходжо, глубоко затягиваясь. - Никто никогда не сумеет понять и знать тебя так же хорошо, как я.
Словно в ответ на мысли ученого Винсент вздрогнул и поднял глаза. И в его рубиновых метнулось удивление, стремительно сменившееся испугом, и - немедленно - гневом. Рванув со стенки душа переброшенное через нее полотенце, Винсент замотался в него, все еще стоя под струей воды. Кажется, Винсент совсем забыл о ней, резким движением головы откинув назад мокрые волосы и не отпуская от потолка пристального испепеляющего взгляда.
Ходжо никак не ждал, что Турк вдруг стремительно поднимет правую руку, как для удара, и подпрыгнет вверх. И что, совершенно неожиданно экран монитора вспыхнет белизной и запестрит черно-белыми мельтешащими точками. Ходжо не знал, что именно произошло с камерой в душе, но она больше не работала.

Винсент медленно сполз вниз по стене душевой кабинки. Вода все еще лилась, теплая и равнодушная, падая на волосы, плечи и насквозь мокрое банное полотенце. Винсент посмотрел на окровавленные костяшки пальцев, только что разбившие видеокамеру.
Он так забылся. Он мог ударить левой рукой. Рукой из прочного золотистого металла, давним "подарком" доктора Ходжо.Рукой-оружием. Рукой чудовища. Тогда крови бы не было.
За ним наблюдали. И Винсент чувствовал это уверенно и ясно, хотя сам не знал, как и откуда. За ним наблюдал Ходжо.
Винсент прислонился спиной к стене и дотянулся до крана рукой. Вода послушно умолкла.
- Лукреция... - еле слышно проговорил он. - Я не верю в чудеса. Но если ты говоришь, что ты не мертва... Если ты можешь прийти в мой сон... Если бы ты была милосердна. Если бы ты смогла прийти ко мне и забрать меня с собой... Если бы ты могла прийти во сне и... убить меня...
Винсент осекся. Его слова звучали как бред. Верно, он начинал бредить как и тогда. Он бредил. И у него был жар.
И Винсент осознал, что этот жар подступает к нему снова. Он медленно встал и, выбравшись из душа, с трудом оделся. У него едва хватило сил, чтобы добраться до кровати.

Уложив в чемодан голубой вязаный свитер, Лукреция закрыла крышку и, опершись на нее ладонями, посмотрела в открытое окно. Вечерело. Воздух уже начал становиться светло-фиолетовым. Он был неподвижен, мягок и напоен ароматом белых вишневых цветов, таким необычайно сильным именно сегодня. Словно невидимое покрывало из легкой, тончайшей ткани, этот воздух, полный необъяснимого томления, касался тела, окутывая его, нежно лаская своими прикосновениями.
Поэтому сегодня вечером Луреции так хотелось быть рядом с Винсентом, прикоснуться к нему, оказаться в его объятиях, ощутить на губах вкус его поцелуя.
Скоро, уже через неделю, Лукреция должна была уехать в Мидгар. И не позже чем через месяц они с Винсентом поженятся. Со страхом и нетерпением думала Лукреция о предстоящей свадьбе. Они оба не были готовы к ней как следует. Не были готовы так быстро стать мужем и женой. И Лукреции казалось, что она понимает это куда яснее, чем Винсент. Но стоило ей заговорить с Винсентом об этом, во время его прилетов в Нибельхейм или по телефону, как он приводил множество уверенных и таких неопровержимых доводов о том, что ничего откладывать не следует.
Внезапно Лукреции вспомнился проект, и девушка тяжело вздохнула. Она любила Винсента, и она жертвовала проектом ради него. Но эта жертва стоила ей немало душевных терзаний, головной боли и нескольких почти бессонных ночей. Ночей, когда она напряженно думала над уже принятым решением, взвешивая все "за" и "против". Теперь думать было поздно. Поэтому Лкуреция потихоньку собирала вещи и доделывала дела, а доктор Ходжо искал нового ассистента.
- Мен!- крик раздался в саду, за окном, внезапный и резкий.
Такой внезапный и резкий, что Лукреция вздрогнула всем телом. Обогнув чемодан, она выглянула в окно. Ходжо. И как она могла забыть, что он тренируется в саду? В последнее время она стала слишком нервной, словно и в самом деле ждала несостоявшегося ребенка для проекта.
Ходжо был так сосредоточен на тренировке, что не замечал Лукрецию. Его бокен двигался в такт шагам ученого, уверенно и отточено. Движения деревянного меча были так ясны, просты и грациозны, что Лукреция невольно залюбовалась ими. И потеряла счет времени.
Что-то странное, непривычное было в сочетании сада белых, цветущих вишен и этого человека с бокеном, в таких же белоснежных штанах и хакаме. Может быть, то что Лукреция никогда раньше не видела Ходжо таким, как сейчас, человеком, а не ученым. Смотрела и не видела.
В отрешенной задумчивости она опустилась на подоконник. И в то же самое время Ходжо, вдруг ощутив на себе ее пристальный взгляд, остановился и посмотрел на нее. Пристальным, долгим и немного удивленным взглядом.

Было уже глубоко за полночь, когда Ходжо вошел в комнату Винсента. Молодой Турк спал прямо в одежде. Простыни и одело были скомканы и смяты. Во сне Винсент метался по постели и стонал.
Ходжо подошел ближе и увидел капельки пота, выступившие на лбу Винсента и темные пятна на взмокшей от пота футболке. Доктор коснулся ладонью лба Винсента. И с первого же прикосновения определил сильный жар.
Винсент дернулся в сторону от руки ученого, так и не проснувшись.
- Лукреция... - глухо простонал он.
Ходжо нахмурился. Похоже, что Винсент все еще любил ее, после стольких лет. После долгого сна, не изменившего всей глубины его чувств.
- Лукреция умерла, - мрачно пробормотал Ходжо и сел рядом с Винсентом на постель.
ЕЕ имя, прозвучавшее вслух неожиданно что-то шевельнуло в душе Ходжо. Что-то, на что его полумертвое сердце отозвалось тупым и коротким стоном ноющей боли. ЕЕ глаза, зеленые как два чистых изумруда. ЕЕ смех... И снег. Золотые искры снега под зимним солнцем.
Сейчас была весна. Как и тогда, когда они впервые были вместе. Тогда Ходжо так и не сказал ей, кем она стала для него. Нет, не только живым воплощением проекта "Сефирот". Ходжо действительно... Нет, он не мог сейчас об этом думать. Эти чувства, они так часто отнимают силы и разум!
... До Лукреции, Ходжо встречался с Юи. Высокой, светловолосой и изящной. С дочерью высокопоставленного чиновника из Мидгара, не имеющей никакого отношения к науке. Сначала Юи казалась ему воплощением совершенства, особенно то, как она танцевала и как хороша была в любовных играх. Но никогда и ни в чем, даже в постели, они не были с Юи близки столь же сильно и полно, как с Лукрецией.
Кроме того, Юи считала, что разделенная страсть Ходжо к науке мешает их отношениям. И они расстались. Жалел ли Ходжо о ее уходе? Возможно, что да, но не долго. Влечение Ходжо к науке было куда сильней, и оно очень быстро полностью поглотило его.
С Лукрецией все произошло быстрей и проще. Но терять ее оказалось намного трудней.
Ходжо провел рукой по влажным волосам Винсента.
- Лукреция... - Винсент мотнул в бреду головой, резким движением руки сбросил на пол подушку.
Ходжо встал. Надо будет вколоть Винсенту лекарство, чтобы снять жар. На время...

Рассеянная золотая пыль света ночника падала на ее обнаженные плечи. И от прикосновения этого света ее кожа тоже казалась золотой.
- Иди сюда, - прохладные ладони Лукреции легли на плечи Винсента.
И он послушно устремился к ней охваченный желанием и смущением. Лукреция начала расстегивать на нем рубашку.
- Я так хочу быть с тобой, - шептала она торопливо, в то время как ее тонкие красивые пальчики освобождали Винсента от стесняющей тело ткани. - Сейчас... Ты не такой, как все...
"Не такой как все?"
Она никогда раньше не говорила ему... Да и зачем...
- Лукреция...
Ее губы приникли к его губам, нежно и как-то жадно. Они были желанными, мягкими и прохладными.
- Лукреция...
Что-то было не так во всем этом. Что-то...
Она уверенно взяла его ладони в свои руки. Ее высокая, упругая грудь под голубой тканью кружевного бюстгальтера часто поднималась от взволнованного дыхания.
- Пожалуйста, будь со мной.
Ее щеки раскраснелись от смущения и желания, когда она положила ладони Винсента себе на грудь. И на миг она действительно стала похожа на прежнюю Лукрецию. Стала похожа?!
Не зная, почему, Винсент вдруг резко отстранился от нее, наткнувшись на ее взгляд, полный недоумения.
- Ты говорил, что любишь меня... - растерянно и немного испуганно проговорила она.
- Лукреция... - он не знал, что ей ответить. - Наверно, не сейчас.
- Но почему?! - ее руки просительно потянулись к нему.
- Не сейчас, - Винсент поймал ее руки и нежно отстранил их.
- Если ты будешь таким застенчивым, то наверняка так и умрешь девственником, - негромко засмеялась она.
Смех... Это был не ее смех. И это больше не был ее голос, хотя и напоминал ее голос так сильно.
Ночник внезапно погас. Уже стояла глубокая, лунная ночь. И свет Луны, прозрачный, сине-серебристый, окутывал теперь Лукрецию своим призрачным покрывалом. Теперь ее полуобнаженное тело казалось таким же серебристо-синим и мерцающим, как лунный свет, как воздух лунной ночи.
И ОНА БОЛЬШЕ НЕ БЫЛА ЧЕЛОВЕКОМ!
В синем мерцающем платье, вся в сверкающих драгоценностях из серебра и хрусталя, она внезапно превратилась в эльфийскую королеву из древних легенд. И тихо засмеялась, глядя на Винсента.
- Ты просил о смерти? Если ты и дальше будешь отказывать Ходжо, то ты действительно скоро умрешь. Только не думай, что твоя смерть будет легкой.
Сильный ветер, черный, с красными и золотыми искрами, вдруг ворвался в открытое окно, взметнув занавески и королева испуганно отскочила.
- Убей ее! - властно бросил голос, принадлежавший ветру. - Убей эльфийскую королеву!

В эту ночь Сефирот долго не мог уснуть. Он сидел в своей квартире, на подоконнике раскрытого настежь окна, и ветер играл его волосами, подобными нитям из невесомого лунного серебра. А откуда-то из глубины комнаты, словно из далекого неведомого далека неслась из окна, вовне, музыка, похожая на сказку, "Повелитель Ветра" группы "Мановар".
Сефирот вспоминал сказку. Сказку о спящей красавице, о принцессе, попавшей в сети злого колдуна.
"Но случилось так, что даже охваченная любовным томлением волшебного снадобья, принцесса сумела не поддаться ему. И когда колдун решил было начать заигрывать с ней, брать ее за руки и обнимать за талию, принцесса лишь отскочила в испуге и негодовании.
- Так вот зачем ты привел меня сюда, угощал дорогими винами и увлекал искусной беседой. Лишь для того, чтобы я стала потехой для твоей порочной любви! Как бы там ни было, мой отец узнает об этом."
- Твой отец ничего не узнает, моя госпожа, - с поклоном сказал ей злой колдун. - Или узнает, но не так, как ты сейчас полагаешь рассказать ему об этом. Знай, что если ты не согласишься быть со мной сейчас и здесь, то не пройдет и час, как ты умрешь в мучениях. Зелье погубит тебя.
Охваченная гневом, молча бросилась принцесса к дверям, но все двери и окна в волшебном доме колдуна захлопнулись перед ней по его воле. Волей случая заметила принцесса на стене заряженный арбалет и сорвала его со стены, направив колдуну в сердце.
- Может быть я умру, но ты прежде умрешь, если задумаешь коснуться меня, - воскликнула принцесса.
Всем в королевстве было известно, как искусно стреляла принцесса из арбалета, поэтому даже сам злой колдун не решился к ней подойти. Так принцесса дождалась урочного часа и упала на пол без чувств.
Подошел к ней колдун, сам охваченный разочарованием и страхом. И коснулся ее руки. Рука принцессы была холодна, как лед, однако слабо, очень слабо билось ее сердце. Так колдун понял, что каким-то чудом принцесса не умерла, но заснула волшебным сном.
Тогда колдун уложил принцессу на кровать в самом роскошном покое своего волшебного замка, в его западном крыле, куда никто не смел входить, кроме него, и велел двум чудовищным львам сторожить ее, а на замок наложил особое заклятье.
Когда же вернулся из странствий король, коварный колдун со слезами на глазах рассказал , что принцесса приехала на званый ужин в его замок и внезапно слегла от неведомой болезни. Опечалился король. И поскольку колдун был известен в той стране, как самый искусный врач, то король повелел принцессе находится в замке волшебника, пока тот не найдет лекарства.
Так колдун принялся за поиски средств, чтобы пробудить принцессу. А принцесса спала в запретном покое. И сон ее был сном проклятия побежденного ее отцом короля. Не жива и не мертва лежала она в покоях, охраняемых ужасными львами и видела в своих снах то, что происходило в мире реальном. И ужасны были ее видения, и лишь людские страдания и горести являлись ей и терзали ее сердце."
Музыка "Повелителя Ветра" казалась такой непохожей на то, что происходило в жестокой сказке, которую Сефирот так и не сумел дочитать до конца. Если раньше сказка притягивала его, то теперь дочитав до снов принцессы, он понял, что больше просто не может заглянуть в книгу и прочесть дальше. Нет, не жестокость отталкивала капитана солджеров. Просто сама книга, словно и в самом деле находившаяся под властью какого-нибудь заклятья, не желала, чтобы он читал сказку дальше.
Сефирот посмотрел на книгу. Она лежала на журнальном столике, корешком вверх, в темноте и не подпускала его к себе. В ночь уносились аккорды "Повелителя Ветра", и сердце Сефирота отчего-то сжимала такая печаль, что ему хотелось плакать.
В эту ночь он долго не мог уснуть. А когда заснул, то ему приснился необычный сон, навеянный "Спящей красавицей". Ему снилось, что глубокой ночью он пришел на научный этаж, в комнату, где жил еще в детстве. Вход в нее охраняли два огромных, свирепых огненных льва с пылающими кисточками на кончиках хвостов. Но львы молча посторонились и пропустили его.
А комнате Сефирота, на его кровати, в белом подвенечном платье, бледная и прекрасная, спала волшебным сном красавица-принцесса с длинными темными волосами.

Миры Final Fantasy и не только ^_^	Суббота 22-Ноя-2025 02:21